30 декабря 2015 года

Газета.ру, 29.12.15:

 

Интервью с главой Роскомнадзора Александром Жаровым

Что будут делать российские власти с мессенджерами, почему ужесточается контроль над СМИ, помогли ли законодательные запреты снизить число наркоманов и самоубийц, почему СМИ стали писать ДАИШ вместо ИГИЛ и заставят ли так делать все СМИ, что будет с Википедией и зачем президенту понадобился помощник по интернету. На эти и другие вопросы в эксклюзивном интервью «Газете.Ru» ответил Александр Жаров, глава Федеральной службы по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).

— Сейчас журналисты — как саперы. У СМИ ощущение минного поля: столько введено ограничений на освещение той или иной тематики. Зачем так жестко регулировать СМИ?

— Вопрос «зачем?» нужно, наверное, адресовать прежде всего авторам законов: Роскомнадзор — не субъект законодательной инициативы. Что касается жесткости, то тут я с вами не соглашусь. Наше законодательство достаточно либеральное, если сравнивать с другими странами и полномочиями надзорных органов по поводу изъятия материалов СМИ, например, во время трансляции.

— Можете привести пример хоть одной цивилизованной страны, где законы жестче наших?

— Когда на одном из кабельных каналов Нью-Йорка начали демонстрировать фильм «08-08-08» про атаку Грузии на Южную Осетию и Абхазию, примерно через 30 минут после начала фильма в студию приехал агент ФБР, предъявил «корочку», изъял носитель информации и уехал.

А у зрителей в этот момент появился «черный экран». Мы знаем, полномочия агентов ФБР, как и полицейских, в США безграничны. Можете представить, чтобы инспектор Роскомнадзора зашел в СМИ и остановил трансляцию? Я не могу.

— И все же, глядя на американские СМИ, складывается впечатление, что у них возможностей в плане освещения и публикации материалов больше. У нас же законов принимается столько, что даже юристы не успевают в них ориентироваться.

— Действительно, количество законов увеличивается. Это связано прежде всего с тем, что меняется сама медийная среда. 15 лет назад, когда я начинал работать со СМИ как госслужащий (я был пресс-секретарем одного министерства), были печатные СМИ, телевидение и радио. Про интернет тогда если и слышали, воочию почти не видели.

Сейчас вы лучше меня знаете, что выживают только мультимедийные СМИ, которые должны быть представлены в разных средах. Соответственно, изменение путей распространения контента, его представленности требует новых подходов в регулировании.

Началось это с постановления пленума Верховного суда от 15 июня 2010 года, которое регламентировало ответственность за комментарии на форумах СМИ. По сути, это было реакцией на появление новой функции СМИ — их интерактивности.

Все последующие законы — а мы живем не в безвоздушном пространстве — отражают и международную обстановку, и те внутренние особенности, в которых живет наша страна. Вопросы цифрового суверенитета, про который говорит не только Россия, привели, например, к тому, что более жестко регламентируется иностранное владение СМИ.

С 1 января, вы знаете, вступает в силу закон, который регламентирует иностранное владение российским СМИ двадцатью процентами. Это тоже объяснимая цифра: владелец не может ни блокировать решение мажоритарного акционера, ни влиять на работу СМИ. Таким образом, иностранный акционер может получать прибыль, но не может влиять на редакционную политику.

— Но есть и весьма странные ограничения: наркотики описывать нельзя, карикатуры публиковать нельзя, про суициды писать нельзя. Мы даже не понимаем, можно ли это сейчас произносить, задавая вам вопрос.

— Произносить можно (улыбается). Да, это был первый закон об ограничении распространения информации в интернете во внесудебном порядке.

Касался он, в моем понимании, абсолютного зла — детской порнографии, призыва к самоубийствам, пропаганды распространения и употребления наркотиков.

Число интернет-магазинов в сети, которые специализировались на распространении наркотиков, уменьшилось кратно. Мы, работая вместе с Координационным центром развития национальных доменов интернета .Ru и .РФ, экспертами Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков, которые за эту тему отвечают, добились, что несколько сотен таких магазинов просто исчезли из интернета. Создание нового магазина требует маркетинговых усилий. Это объяснимо, потому что магазин — это же бренд, а он нуждается в раскрутке.

— Есть ли статистика, как это снизило потребление наркотиков? По данным других ведомств, получается, что ситуация не улучшается, а ухудшается.

— Статистику по употреблению наркотиков я вам не представлю, за этим обратитесь в ФСКН. Но для меня очевидно: мотивированный наркоман в любом случае зло найдет. Существуют способы обхода блокировок — доступ к контенту можно получить через VPN-сервисы, анонимайзеры и так далее. Но работа с людьми, уже страдающими зависимостью от наркотиков, — это все-таки не наша работа. Мне кажется, наша работа — создать барьеры для тех молодых людей, которые, к счастью, этим недугом еще не страдают, и ограничить возможность их попадания на эти ресурсы. Вместе со специалистами ФСКН мы оцениваем, что сейчас есть порядка 5 тыс. русскоязычных ресурсов, доступных для наших пользователей, которые по-прежнему распространяют наркотики в интернете. Это большая цифра.

— А что мешает их заблокировать?

— Они же мигрируют, меняют названия, IP-адреса, доменные зоны. Блокировка происходит через шаг после создания ресурса. Очевидно, что наша работа должна идти параллельно с работой силовых ведомств, которые этих людей выявляют и задерживают. Мы идем по нелегкому пути, проблема наркомании существует не только в России, это мировая проблема.

— Депутат Яровая предлагает пойти дальше и запретить СМИ вообще упоминать названия наркотиков. Вы согласны с инициативой?

— Я не думаю, что правильно запретить употреблять названия наркотиков в СМИ или в литературе. Очевидно, что это создаст проблемы даже для написания критических статей по этой теме. Хотя статьи бывают разные… Вы знаете, у нас идут постоянные баталии — сейчас уже беседы — с Википедией о том, что способ синтеза наркотиков, а также способ их употребления в общедоступных статьях печатать не надо. Это подтверждает история, которую вы наверняка тоже знаете из СМИ, с молодым человеком, который, следуя рекомендациям одной из статей Википедии, произвел 23 кг синтетического наркотика.

Этим можно было накрыть весь его город и всю область. Жутковатая история.

— Возможно, по наркотикам еще есть логика: потенциальные группы риска увидят захватывающий рецепт и решат изготовить. Но с суицидами ситуация видится прямо противоположной: нужно, наоборот, поднимать тему, спасать тех, кто об этом только задумался, чтобы сказать: ребята, этим вы ничего не добьетесь. Но мы и этого сейчас не можем делать.

— Всё вы можете! Обратите внимание на действия Роскомнадзора: мы не вынесли ни одного предупреждения СМИ по поводу суицидов. Если мы видим, что в СМИ появляется статья, которая, по нашему мнению, может спровоцировать на самоубийство, мы звоним и говорим: ребята, давайте уберем. Никого дубиной по голове мы не лупим. Кроме того, напомню: до принятия закона существовала субкультура, сайты, где описывалась красота ухода из жизни. Рассчитанные (это я могу сказать точно как человек, занимавшийся общественными связями и пиаром) на аудиторию определенной возрастной группы — подростков 11–15 лет.

— Группа риска.

— Да. Они еще не понимают, просто в силу детской психики, что уход из жизни — это окончательно, навсегда. Воспринимают скорее как элемент игры: прикольно, попробую. Эту часть сайтов нам с помощью специалистов Роспотребнадзора в значительной степени удалось почистить. Наверное, их можно найти в закрытых группах в социальных сетях, но в открытом доступе их уже не найдешь.

За счет этого, как нам сигнализируют специалисты Роспотребнадзора, число самоубийств снижается. За девять месяцев 2015 года, по данным Росстата, количество самоубийств снизилось по сравнению с аналогичным периодом предыдущего года на 7%, или 1700 жизней.

И эта динамика — устойчивая. Это — спасенные жизни.

А когда СМИ пишут, что человек в кризисной социальной ситуации, к примеру, онкологический больной, испытывая жуткие боли и не получая лечение, совершил самоубийство, это правильно.

— Но портал «Православие и мир» именно за это был внесен в реестр запрещенной информации.

— Писать надо про все. Вопрос, в каком контексте. Мне кажется, совсем не обязательно детально описывать способ самоубийства. Потому что сотни людей, если не тысячи, могут быть в аналогичной ситуации. Для некоторых статья станет провокационной. Не все боли можно купировать, даже получая лечение. И человек, находясь в таком состоянии и прочитав статью, может сказать: да, это выход.

— Вы сказали, в мире меняются технологии распространения контента. В этой связи вопрос про ИГИЛ. Все СМИ при упоминании запрещенной в России организации (например, ИГИЛ или «Правый сектор») обязаны указывать, что она запрещена. Такая «обязаловка» для журналистов стала предметом шуток, а самим организациям от этого ни холодно ни жарко. Может, отказаться?

— Я считаю, что это для них чувствительно. Во-первых, Роскомнадзор всегда подчеркивает, что достаточно один раз в статье в скобках указать на запрет деятельности такой организации. Во-вторых, можно писать не ИГИЛ, а ДАИШ и ничего рядом не писать. Третье. Есть действующая норма законодательства: согласно 4-й статье закона о СМИ, упоминания общественных объединений, религиозных организаций, признанных экстремистскими, должны сопровождаться соответствующей информацией в статье.

Как в прежние века отмечали закоренелого преступника? Клеймили. Вспомним прекрасную графиню де ла Фер:

«Есть в графском парке черный пруд, там лилии цветут…» Графиня де ла Фер, она же леди Винтер, она же Миледи, имела клеймо в виде лилии. Соответственно, для нее было критично, чтобы лилию никто не видел, потому что иначе все поймут: она не благородная дама, а преступница.

Мы живем в информационном обществе. Наши противники из террористических организаций живут в том же информационном обществе и периодически очень талантливо используют сетевой маркетинг для пропаганды своей идеологии. Когда, например, судя по аватарке, симпатичные молодые люди приглашают девушек дружить, жениться, а затем утаскивают куда-нибудь в Сирию и используют в качестве смертниц. Когда террористические цели маскируются идеями очищения души и всего самого доброго на свете, на что попадаются неокрепшие молодые ребята. В этой ситуации мы и говорим: когда публикуется статья, в которой в самом начале прямо указывается, что деятельность организации «Исламское государство» запрещена на территории РФ, это меняет восприятие человека.

— Вряд ли восприятие можно поменять одной обезличенной фразой. По такой логике лучше бы РКН и другие ведомства раз в месяц давали сообщения о том, что напоминаем, будьте бдительны, не поддавайтесь, это сломает вашу жизнь. И через СМИ информация бы как раз широко расходилась.

— Думаю все же, что информацию Роскомнадзора и других ведомств прочитают единицы, а статьи про ИГИЛ и другие террористические организации (все-таки тема злободневная) читают миллионы. И эта формула работает.

— И при этом, если мы используем ДАИШ, пометок про запрещенную организацию ставить не нужно. Будет ли обязаловка для СМИ, какую аббревиатуру использовать?

— Никакой обязаловки не было и нет. Вы заметили, что не только СМИ, но и новостные агрегаторы стали использовать ДАИШ наряду с ИГИЛ? Мне кажется, здесь количество переходит в качество. Аббревиатура ДАИШ появилась в 2013 году, она созвучна с арабским словом, означающим «несущий смерть, разрушение». Насколько я знаю, ее начали упоминать арабские, а затем западные политики.

Как и лозунг «Je suis Charlie», название ДАИШ пришло к нам из западной прессы. И мне кажется, это блестящее решение.

Внутри аббревиатуры ИГИЛ есть два слова, которые критичны: «исламское» и «государство». Между тем традиционный ислам не призывает к массовому убийству людей и не является террористической религией. Второе слово — «государство». То есть строится всемирный халифат. Из термина ДАИШ слова «ислам» и «государство» исчезают, и эффект пропагандистской мантры теряется.

— Но и «Исламское государство» как организация не упоминается в СМИ в положительном ключе.

— Вот я читаю статью: «Исламское государство», организация, запрещенная на территории РФ», — и понимаю, что это террористическая организация. Но в статье написано про государство, в основе которого лежит религия ислама. Если я человек, вообще не ориентирующийся в актуальной информационной повестке, у меня возникают разные ассоциации. Получается, мы воюем с государством и ислам — это плохо. ДАИШ обе эти коннотации убирает.

— И вот мы выходим на еще одну важную тему в этом контексте. После того как выяснилось, что террористы для координации своих действий используют мессенджеры, российские власти озаботились вопросом их регулирования. Что планируете сделать в 2016 году?

— Напоминаю, у РКН нет права законодательной инициативы, но тему мы, безусловно, обсуждаем. По сути, это сервисы передачи коротких сообщений, которые дублируют услуги оператора связи, работая «поверх» сети оператора связи.

Вот мой айпад, в нем сим-карта определенного оператора связи, и в нем установлены самые разные мессенджеры.

— Сами какими пользуетесь?

— До последнего времени пользовался Telegram. Но заявление господина Сноудена о том, что Telegram хранит абсолютно все сообщения за всю историю существования на своих серверах, меня немного покоробило.

Потому что рано или поздно господин Дуров поделится этими данными, так сказать, с кем-то из западных спецслужб, дав доступ к кодам своего сервиса.

Мне это не понравилось. Есть еще ряд небольших мессенджеров, которыми я пользуюсь. Большими не пользуюсь. Так вот, технология, которую используют мессенджеры, позволяет, не вкладываясь в создание инфраструктуры, предоставлять услугу нашим гражданам. Вот цифры: в 2015 году наша «большая четверка» операторов мобильной связи — «Билайн», «Мегафон», МТС и Tele2 — потеряли от 15 млрд до 20 млрд руб., или 25% выручки от услуг SMS.

— Сколько же мы им за SMS платили…

— Но вы же понимаете, что это только начало и многие сервисы начинали с того же самого! Сначала они были бесплатными, а потом, конечно, станут платными, ведь им надо монетизироваться. Кстати, сейчас наши операторы связи создают свои аналогичные приложения. МТС уже озвучил, что они создали мессенджер, который будет привязан к их основным мобильным услугам. Остальные операторы связи над этим тоже работают.

— Пусть операторы создают свои альтернативы, которые у них входят в пакеты. Но это не означает, что нужно блокировать тех, кто уже создал технологию, которая работает.

— Господин Ян Кум, создатель WhatsApp, говорит, что в 2014 году потери всех операторов связи в мире за счет того, что пользователи перестали писать SMS, предпочитая WhatsApp, составили $33 млрд. Очевидно, что мессенджеры отъедают у операторов связи значительную долю рынка и при этом никак не регулируются. Например, нашим законодательством запрещена массовая рассылка SMS операторами связи. Теперь весь спам — и как пользователь я это чувствую — перемещается в мессенджеры.

— Мы тоже это начали чувствовать.

— Далее. Если говорить о противостоянии с террористическими организациями, то они для конфиденциальной связи используют самый широкий перечень сервисов. Это не только мессенджеры. Это социальные сети, различные форумы, в том числе форумы онлайн-игр, тех же PlayStation или World of Tanks.

И это, наверное, наиболее сложная для спецслужб коммуникационная среда.

В Париже террористы как раз обменивались информацией через онлайн-стрелялки, говоря «я атакую Париж». И очень сложно понять, то ли люди играют, то ли готовится реальная террористическая атака.

— Вот о том и речь: может, это компетенция спецслужб, они и будут заниматься анализом массивов информации и вычленять подозрительные связи, а не Роскомнадзор? А так у нас получается: всех заблокировать — и точка.

— Никто не говорит, что нужно заблокировать мессенджеры. Было предложение ввести их в легитимное поле. То есть если ты, уважаемый оператор мессенджера, работаешь на сетях наших операторов связи, заключи договор с оператором, чтобы тебя можно было по крайней мере идентифицировать. Допустим — не дай бог — происходит теракт, и террористы пользуются определенными средствами связи.

С помощью оборудования СОРМ, которое установлено на сетях всех операторов связи, спецслужбам нужно получить доступ к этой информации. Но сегодня в случае с мессенджерами это невозможно, ведь нет договора, где прописано, что в случае необходимости оператор связи позволяет правоохранительным органам получить доступ к информации, позволяющей противодействовать террористам. Мне кажется, это абсолютно нормально. И, наконец, запрет массовых рассылок. Мы видели, что происходило полтора месяца назад, когда в паре широко используемых мессенджеров была массовая рассылка ложной информации о том, что 18 террористов-смертников едут в Казань и Москву?

— Да, это широко разошлось.

— Это было накануне выходных. Сколько людей испугалось и осталось дома, отменив свои планы! Все-таки прерогативу массовых рассылок нужно оставить за уполномоченными органами: МЧС, МВД и т.д. Так что нет никаких предложений по поводу отключения мессенджеров, чтения переписки граждан и т.д. Поверьте, Роскомнадзору и тем более спецслужбам есть чем заниматься помимо чтения вашей переписки.

— Но когда понадобится — все же возьмут и прочитают… Сколько дискуссий было, делиться ли Skype алгоритмами шифрования, если компания хочет работать в России, сколько опасений было по поводу хранения данных в России. Для западных компаний это может быть неприемлемо.

— Я могу судить по аналогии. Большинство транснациональных компаний намерены соблюдать достаточно финансово емкий для исполнения закон по хранению персональных данных наших граждан на территории РФ. Может, Россия и сложная страна с точки зрения национального характера, но 140 млн потенциальных пользователей услуги — это серьезный рынок. Поэтому уверен: те мессенджеры, для которых это серьезная коммерция, без проблем заключат договор с операторами связи.

— Вы встречались на эту тему с представителями, скажем, WhatsApp или Viber?

— Нет. Мы регулярно встречаемся с теми, кого мы регулируем. То есть мы достаточно регулярно встречаемся с представителями Twitter, Facebook, Google. С представителями мессенджеров мы не встречались, поскольку, повторяю, ни закона, ни даже законопроекта по поводу этих сервисов нет.

— И вы все же думаете заняться мессенджерами. А тем временем анонимы из группы «Шалтай-Болтай» утверждают, что им удалось взломать даже вашу почту. Может быть, лучше на этом сосредоточить усилия, тем более вы не один пострадали…

— Про почту комментировать не буду, почта личная, вскрывали ее или не вскрывали, рассказывать не хочу. Это была не рабочая почта, как было проанонсировано.

— Тем более. Может, туда усилия направить?

— Мне кажется, нет. С подачи господина Джулиана Ассанжа и всевозможных leaks-ресурсов, куда уважаемые или неуважаемые анонимусы периодически вбрасывают якобы личную информацию разных людей, это стало вопросом личной информационной безопасности. Все течет, и надо понимать, чем ты пользуешься, какие риски это несет, какую информацию стоит передавать с помощью электронных каналов коммуникации, а какую не стоит. Для конфиденциальной информации, если мы говорим о государственной информации, есть закрытые средства связи, а для личной есть личная встреча.

Совершенно точно выкладывать личное и конфиденциальное в почту не стоит. Для меня это было ясно всегда, и этого принципа я придерживаюсь. Стоит ли граждан, которые занимаются сливом информации, ловить? Да, если они сливают информацию, которая касается государственной, военной тайны. Это, безусловно, преступление.

— Для этого есть статья в Уголовном кодексе. Но анонимами, кажется, вообще никто не занимался.

— В слитых e-mail-переписках, насколько я знаю, не было никакой государственной тайны. На этот случай есть право гражданина, почта или мессенджер которого были вскрыты и слиты, обратиться в суд и защитить свои честь и достоинство.

Никто не обратился. Значит, никого особо и не волнует то, что было слито.

— На сайт анонимов сейчас можно зайти только через анонимайзеры. Какова вообще позиция государства по анонимайзерам? Говорят, от вас идут прямо противоположные сигналы. Что, с одной стороны, ничего с ними делать не надо, потому что 95% пользователей и так не знают, как этим пользоваться, с другой — что вы все-таки планируете это все заблокировать.

— Заблокировать это невозможно. Но и хороший VPN-сервис, хороший анонимайзер или турбопрограмму, которая дает возможность обхода блокировок за счет компрессии трафика, создать непросто. Это требует финансовых вложений. Обычно такие сервисы платные — это коммерческая услуга, она абсолютно легально предоставляется специализированными компаниями банкам и иным организациям, которым в силу своей деятельности необходимо управлять трафиком так, чтобы его нельзя было отследить злоумышленникам.

— Зачем банкам анонимайзеры?

— Безопасность. Там же финансовые транзакции. Если все это будет идти в открытом трафике, можно подключиться, украсть деньги. Если же говорить о своего рода «самодельных» анонимайзерах, то их неимоверное количество, и блокировать их абсолютно бессмысленно. Чтобы заблокировать анонимайзер, нужно заблокировать от нескольких сотен до нескольких тысяч IP-адресов, но через шаг возникнет еще десять таких же «самоделок».

Что делать? Мое мнение — нужно думать о том, чтобы криптование анонимайзеров, которыми пользуется та или иная страна, говорю не только про Россию, было подконтрольно спецслужбам.

По крайней мере, ими сертифицироваться. Потому что, если через анонимайзер начинает утекать государственная информация, у спецслужб должна быть возможность осуществить контроль.

Пока этот вопрос нерегулируемый, и он не входит в сферу Роскомнадзора. Так что же делать со средствами обхода блокировок? С нашей точки зрения, принципиально ничего делать не надо, поскольку около 95% граждан, придя на сайт и узнав, что он заблокирован, просто с него уходят. Хотя наши оппоненты и говорят про «эффект Стрейзанд».

— При чем тут певица?

— Это известная, старая история: дом Барбры Стрейзанд сфотографировали вместе с другими объектами побережья Калифорнии. Информация появилась на одном малопосещаемом ресурсе.

Она через суд потребовала убрать фотографии с сайта, и новость тут же разлетелась по всему интернету.

Эффект Стрейзанд присутствует всегда, когда мы блокируем какой-то крупный ресурс. Но он очень непродолжительный. Это обычное человеческое любопытство: люди приходят, читают новость, потом теряют интерес и уходят. Во всех случаях, когда мы блокировали популярные торренты, происходил пиковый рост их посещаемости с помощью средств обхода, а потом резко падал.

— Вы говорите, большинство мессенджеров пойдут на контакт, поскольку захотят сохранить российский рынок, но вместе с тем владелец Telegram Павел Дуров заочно уже сообщил, что алгоритмы шифрования никому открывать не собирается. Что будете делать в таких случаях? Тем более у вас уже есть похожие споры с Википедией.

— Я с большим уважением отношусь к господину Дурову как к творцу. Безусловно, он светлая голова, большой умница, создатель успешной социальной сети «ВКонтакте» и успешного мессенджера Telegram. Но его позицию как бизнесмена я все же не очень приветствую. Когда господин Дуров возглавлял «ВКонтакте», это был абсолютно пиратский ресурс.

— Пользователям нравилось.

— С тех пор как в России стали регулировать онлайн-дистрибуцию пиратской продукции, новое руководство «ВКонтакте» эту ситуацию активно меняет и показывает: можно зарабатывать деньги, не только воруя контент, но и договариваясь с правообладателями и разделяя с ними прибыль. Что касается позиции Дурова по Telegram, то мы посмотрим. В мире огромное число мессенджеров.

Недавняя блокировка WhatsApp в Бразилии привела к мгновенному перетеканию значительной части их аудитории к конкурентам — тому же Telegram. Поэтому в условиях законодательного регулирования нет смысла упираться — свято место пусто не бывает.

Что касается Википедии, здесь совсем другая история. Это действительно важный, очень необычный ресурс, горизонтально формируемый, то есть создаваемый самими пользователями. Честно вам скажу, Википедией пользуюсь сам и считаю, что там действительно сосредоточен значимый интеллектуальный ресурс, много важной и обновляемой информации.

Проблемы, которые у нас возникают с Википедией, я разделил бы на две части. Первая — наше взаимодействие с некоммерческим партнерством Викимедиа.ру и его менеджментом.

По моему мнению, они занимаются политической деятельностью, когда говорят: ни шагу назад, никакую информацию удалять не будем, разговаривать ни о чем не будем.

Это ущербная позиция, разговаривать надо всегда. По крайней мере, мы к диалогу открыты. Обращаясь к Википедии, я говорю: давайте обсудим, что нужно сделать со статьями про наркотики. Мы переговорили со всеми регулирующими органами: ФСКН, Роспотребнадзором, Генпрокуратурой — все готовы встречаться на нашей площадке с редакторами Википедии и обсуждать каждый конкретный случай, когда есть претензии. Слушать, возможно, конкретизировать или снимать претензии, как это произошло с требованием ФСКН об удалении описаний синтеза наркотических средств, в том случае, если они основаны на общедоступных научных источниках и не содержат прямых инструкций по производству наркотиков. Или же убеждать редакторов, что именно эти слова в конкретной статье, по мнению экспертов, могут нанести вред и их все же нужно убрать.

Прежде всего это касается подробных описаний способов употребления наркотиков, включая «уличную» дозировку и производимые ею эффекты. Таких инструкций в общедоступных статьях быть не должно — это принципиальная позиция экспертов ФСКН, соответствующая, кстати, одному из базовых правил самой Википедии, которое на сленге википедистов называется «НеИнструкция». Мне кажется, нормальная позиция.

Вторая часть — процессы, происходящие внутри Википедии.

Русскоязычный сегмент редактируется примерно тремя тысячами человек, из них 150 — редакторы высокого уровня, которые активно участвуют в обсуждении чувствительных для Википедии вопросов и могут влиять на принятие решений.

Но эта группа из 150 человек неоднородна по своим взглядам и позициям по конкретным вопросам. И вот внутри этой группы появился человек, который к нам пришел и на фоне этого скандала с 23 кг наркотиков сказал: ребята, давайте обсуждать, я хочу создать отдельный проект внутри сообщества Википедии, который называется «Социальная ответственность», и я готов вместе с вами организовать эту площадку.

Дальше у него появились сторонники и противники.

Противники его заблокировали, лишив возможности редактировать статьи. У них был третейский суд, сторонники его отстояли. Это похоже на сериал, и мы в нем принимаем участие.

И все потому, что мы хотим, чтобы у нас с Википедией был диалог, а не позиция дядьки с ружьем, который говорит: убери или застрелю.

— На какой стадии сериал сейчас?

— Редакторы Википедии написали ее основателю Джимми Уэйлсу письмо, в котором детально описали ситуацию с противоположных сторон, и сказали: о, великий Джимбо Уэйлс, как они его зовут, скажи, что нам делать, идти на сговор с Роскомнадзором или не идти? Посмотрим, что он напишет, из этого и будем исходить.

— Вся информация, которая ходит по России, имеет еще один аспект, который беспокоит не только иностранные компании, но и нас: безопасность хранения. Мы знаем, как продаются конфиденциальные данные, как истории сначала появляются на публике, а потом их бросаются чистить. Это и вызывает опасения: государство требует все новые данные, но сохранность этих данных обеспечить и гарантировать не может.

— Я бы не стал так обобщать. Сохранность персональных данных, уверен, государство гарантировать может. Если говорить про Роскомнадзор, у нас есть единая информационная система, где содержится множество разной информации: лицензии, бенефициары, данные связных компаний, СМИ.

Мы нашли предельно защищенный центр обработки данных, который выдержал значительное количество DDoS-атак.

Доступ в него разрешен лишь ограниченному числу людей по отпечатку пальцев.

Дело в том, что наш единый реестр запрещенной информации ведь регулярно «ddosится». Мы блокируем интернет-ресурсы, а нас начинают атаковать. Последняя атака была очень серьезная, с участием нескольких десятков тысяч объектов, которые нас атаковали. Причем атака шла с бытовых чайников и холодильников.

— Простите?

— Организаторы атаки объединяют под свои задачи большое количество компьютеров — а компьютером в данном случае может быть, например, и холодильник, и чайник, подключенный к интернету. И вот эти приборы начинают отсылать массовые запросы на облачный сервис, через который обеспечивается работа атакуемой системы.

— …и атаковали чайники Роскомнадзор.

— Это сейчас мировая проблема. «Интернет вещей» преподносит свои сюрпризы — не всегда позитивные. И лучшие компьютерные умы думают, как создать защиту.

— А у вас есть ресурсы нанять таких специалистов, которые все это отразят?

— Наши ресурсы ограниченны, но у нас есть несколько очень сильных специалистов.

— На недавней встрече с представителями интернет-сообщества президент сказал, что назначит советника по интернету. Зачем президенту советник по интернету при наличии агентства, министерства?

— Ситуация возникла следующим образом: лидеры интернет-сообщества беседовали с президентом и представили ему набор вопросов, которые, по их мнению, требуют вмешательства президента. И, очевидно, раз такие вопросы у уважаемых лидеров интернет-сообщества возникают, значит, коммуникация у отрасли с государством не на сто процентов эффективна. Президент предложил: выберите, кто из вас будет тем самым коммуникатором, и я назначу его своим советником. Выбрали Германа Клименко. Считаю, это хорошо, потому что он — бизнес-человек от интернета. Создал эффективные продукты, которые пользуются популярностью, признан в интернет-сообществе, бизнесмен. И вот один из представителей сообщества займет государственную должность. Думаю, от этого будет польза всем — и отрасли, и государству.

— Какого рода пользу вы имеете в виду?

— Написана программа развития интернета, созданы «дорожные карты» по направлениям: «интернет плюс общество», «интернет плюс медицина», «интернет плюс образование», «интернет плюс медиа» и т.д. Теперь все это надо воплотить в жизнь.

В 2004 году, когда президент запустил национальные проекты, под каждый проект был назначен ответственный государственный служащий.

Сейчас появился, по сути, национальный проект развития интернета во всех отраслях экономики.

И задача советника президента — доказать, что он именно тот человек, который может это сделать.

— Вы упомянули экономику. Все СМИ чувствуют, что происходит в экономике. Вот уже почти два года они просят власти сделать послабления по рекламе и вернуть им, в частности, рекламу пива и рецептурных препаратов. Может, все же пора к этому вернуться?

— СМИ стоят перед рядом вызовов, и снижение рекламных доходов — лишь один из индикаторов того, что происходит. Возврат рекламы рецептурных препаратов и пива — паллиативная мера. Она вернет, наверное, доходы на год-два, но решать проблему надо более глобально.

Это то, о чем мы говорили в начале беседы: число способов распространения контента, не только средств массовой информации, а контента вообще, увеличивается. Доля СМИ в потребляемом каждым гражданином информационном пироге уменьшается, а доля user generated content — растет. Поэтому перед СМИ возникает большой вызов: как удержать аудиторию, чтобы продолжать существовать в рекламной модели. С другой стороны — монетизация контента, то есть его платное распространение. Нужно бороться с пиратством и развивать платные модели распространения СМИ.

— Но вы сами говорите про огромный поток информации и все новые ее носители. Зачем потребителю платить, если он бесплатно сможет получить альтернативу, пусть и худшего качества?

— Думаю, человек, который получает информацию, заинтересован в том, чтобы она была достоверной. А достоверную информацию могут предоставить только СМИ, которые за достоверность распространяемой информации отвечают головой и репутацией и поэтому содержат юридические службы.

Думаю, на горизонте ближайших пяти-семи лет медиапотребление полностью перекочует на экран.

То есть понятно, что печатные СМИ останутся как винтажное медиа и будут распространяться там, где человек располагает достаточным временем для длительного чтения: в кафе, в самолетах и поездах и т.д. Но основная масса людей будет потреблять некое синтетическое медиа через экран — они будут и читать, и смотреть, и слушать.

Поэтому сейчас перед нашими СМИ стоит большой вызов — адаптироваться к запросам той аудитории, которая будет определять потребительские предпочтения в ближайшем будущем. Поколению миллениума через пять лет будет 20 лет, через семь — 22, они все больше будут входить в активную жизнь, и, соответственно, их модель потребления информации станет доминирующей.

Поэтому вполне логично, что СМИ должны работать по смешанной модели. Это должна быть и реклама, и платная услуга, причем плата должна быть адекватной.

Потому разговоры о том, чтобы вернуть какую-то часть рекламы, мне кажутся скорее последними попытками остановить время уходящей модели распространения контента.

— Но и в новой модели СМИ оказываются в более проигрышном положении, потому что в своих действиях ограничены законом. В интернете довольно много информации, которую СМИ не могут напечатать, потому что рискуют получить предупреждение от РКН. То есть вы нас не в конкурентную среду помещаете.

— Вот и нашли наконец крайнего — Роскомнадзор! Слушайте, ребята, я думаю, что если вы не будете пропагандировать экстремизм, материться, писать про прелесть наркотиков, красоту самоубийства и лепить детскую порнографию в своих статьях, то больше Роскомнадзор вас ни за что наказывать не будет.